Арсен Савадов рассказал Корреспонденту о своей жизни на два государства - в Украине и США, месте эпатажа в искусстве, а также о том, кто и за сколько покупает его работы.

Когда речь заходит об Арсене Савадове, к тому, что он входит в пятерку самых дорогих и имеющих имя на Западе украинских художников, знатоки современно искусства непременно добавляют и менее однозначные эпитет - "скандальный".

48-летний Савадов, уже без малого 20 лет живущий на два города - Киев и Нью-Йорк, - практически каждым своим проектом эпатирует зрителя. Так, для проекта Мода на кладбище ему позировали, усевшись на могильных плитах, профессиональные манекенщицы в модных туалетах и тут же поблизости проходила попавшая в кадр похоронная церемония.

И это, пожалуй, был еще самый мягкий проект Савадова. Работая над Донбасс-шоколадом, он не только обрядил суровых шахтеров в балетные пачки, но и уговорил их подчеркнуто демонстрировать собственную сексуальность. А в Книге мертвых его моделями стали пережившие скальпель патологоанатома трупы, которых художник устроил в позах живых людей в декорациях обычной квартиры.

Скандальность как составляющая успеха не подвела Савадова: цена на его работы перешагивает за $ 100 тыс., они выставляются в лучших галереях мира и продаются на именитых аукционах. Хотя это, по словам художника, не самоцель. Своей целью он называет свободу - убить раба в себе и помочь в этом всем желающим.

Насколько мастер справляется со своей сверхзадачей, могут судить посетители киевской галерея Коллекция - там до 3 апреля экспонируется выставка живописи Савадова Бегство в Египет. Так же называется заглавная картина: задуманная еще до начала арабской весны, сейчас она приобрела новый смысл - несколько ироничный.

Впрочем, ирония или самоирония присуща практически всем работам Савадова. Да и в жизни он не прочь посмеяться, что демонстрирует во время беседы с Корреспондентом.

А тема эскапизма - бегства, хотя бы временного, в какую-то лучшую, более яркую реальность - для него так же важна, как и для многих украинцев.

- Не хотелось переехать в США навсегда?

- Я там жил. Но вернулся. Я все-таки из семьи художников [отец Владимир Савадов - художник-график], у нас есть традиции, и традиции эти корнями в этой культуре.

Да, прыгать из культуры в культуру было модно в начале 1990-х. Но все уже давно самоопределились. И я в том числе. Я - украинский художник. Но продолжаю жить по полгода в Нью-Йорке. Это дает мне ощущение личности над границами, некий космополитизм. Но не вульгарного толка - для культурной личности очень важен момент обмена. К тому же у меня регулярно проходят выставки в США.

- А правда, что цена на Ваши работы доходит до $ 120 тыс.?

- Да, это правда.

- И покупают их в основном зарубежные коллекционеры?

- Да, и местные тоже. [Миллиардер Виктор] Пинчук, [вице-премьер Сергей] Тигипко. Есть у [народного депутата Василия] Хмельницкого.

- А чисто по-человечески не задевает, что Вас больше за рубежом покупают?

- Задевает. (Тихо.) Конечно, задевает.

- В Украине, по Вашему мнению, вообще существует арт-рынок?

- Понимаете, он пока тяжеленький. Но есть интересные люди, интересные коллекционеры, есть уже личности в этом бизнесе. Это все-таки миллионная страна, ну и Киев - город-миллионник. Все будет. Я вижу перспективы. Ну не может быть, чтобы в Пекине было современное искусство, в Дели было, а в бывшей практически постиндустриальной стране не было. Это невозможно.

- Ваши проекты Донбасс-шоколад, Книга мертвых, Мода на кладбище вызвали, мягко говоря, неоднозначную реакцию. Насколько, по-Вашему, важен эпатаж в искусстве?

- Важен, он снимает мещанскую спесь с многих. А в людях необразованных выявляет еще и худшие качества. Это очень хороший маркер — и мерило личного мещанства, и выход на какую-то свободу, если она возможна в таком сложном обществе.

- Ну и элемент привлечения внимания есть в этом.

- Если эпатаж используется лишь как прием [привлечения внимания], этим все и закончится. А если в резонанс попал сам автор и пережил определенные события, психические - так как это все психический экран, - то и резонировать [в обществе] оно будет так же мощно, как и переживал это автор.

- Для Вас лично эти проекты тоже были преодолением внутреннего мещанства? Выходом в пространство свободы?

- Да, конечно! Однозначно! Борьбой с внутренним рабом. Это есть у каждого. И это было очень сложно.

- А работать с людьми сложно было? Как Вы уговорили моделей позировать на могилах, а шахтеров - одеться в балетные пачки? Думаю, разве что трупы, которых Вы использовали для Книги мертвых, не сопротивлялись.

- Они не сопротивлялись, но они тоже имели определенное влияние на нас. Да, это все трудно. Мы и уговаривали, и убеждали, и обманывали. В [направлении искусства] авангарде не важно, как ты сделаешь, важно что-то создать. То есть важен результат. Нет, не так цинично, конечно, но одна из стратегий и методологий авангарда — переход границ, трансгрессия.

За счет этого и созданы данные проекты. Приходилось, конечно, манипулировать. Но это все были, прежде всего, не фотосессии, а перформансы. Сталкивание нескольких групп, тем, организаций между собой. Эффект коллайдера, но с непредсказуемым до конца результатом.

- Тогда Вы этого не могли предсказать, но сейчас-то уже знаете: какой был результат?

- Никто не хотел уходить. Эти проекты еще годами преследовали тех людей, которые участвовали, - они хотели вернуться в эти эталонные состояния. При всем шоке и начальных каких-то оскорблениях потом люди приходили в восторг.

- То есть искусство их меняло?

- Да! И это, может быть, одна из центральных фишек. Собственно, то, ради чего я занимаюсь искусством.

- Но насколько Вы или искусство вообще может повлиять на массы?

- Сложно повлиять на большие массы… Я еще, пожалуй, один из тех художников, которых народ потребляет, потому что я не делаю полосочек и квадратиков [нефигуративную живопись]. Я все-таки занимаюсь антропологией, историей жизни человека. А в целом… пожалуй, искусство не может влиять на большие массы.

Но нет нигде больше такой степени свободы - ни в каком спорте, ни на каких гонках. Только в искусстве. Пусть оно и продажно, но в нем есть свобода.

- Давайте тогда о продажности.

- Так мы уже говорили - про $ 120 тыс.

- Это не продажность, это стоимость.

- Ух ты, какая дефиниция! (Смеется.)

- Так вот, не возникало ли у Вас искушения просчитать рынок, предугадать вкусы публики и создать что-то такое, как Дэмиен Херст делает. Этакий вариант бриллиантового черепа - чтобы мешок денег и слава на весь мир?

- (Задумывается.) Не дали. Не дали мне так искуситься. (Смеется.) Манипулировать этим не так просто. Да, это делает [открывший Херста британский коллекционер и галерист Чарльз] Саатчи, но… Вопрос достойный, но на него нет ответа. Хотели бы или не хотели бы - видать, просто судьба не такая.